|
Афоризмы и цитаты из книг российских авторов - Баратынский Е. * Батюшков К. * Берггольц О. * Бердяев Н. * Блок А. * Булгаков М. * Бунин И. * Быков В. * Вяземский П. * Герцен А. * Гоголь Н. * Гончаров И. * Горький М. * Грибоедов А. * Грин А. * Добролюбов Н. * Достоевский Ф. * Есенин С. * Ильф И. * Карамзин Н. * Катаев В. * Колчак А. * Крылов И. * Лермонтов М. * Лесков Н. - новый автор, цитаты * Лихачев Д. * Ломоносов М. * Маяковский В. * Набоков В. * Некрасов Н. * Островский А. * Петров Е. * Пришвин М. * Пушкин А. - новые цитаты * Радищев А. * Рерих Н. * Салтыков-Щедрин М. * Симонов К. * Станиславский К. * Станюкович К. * Столыпин П. * Сумароков А. * Толстой А.К. * Толстой А.Н. * Толстой Л.Н. * Тургенев И. * Тютчев Ф. * Фонвизин Д. * Чехов А. * Шварц Е. * Эйзенштейн С. * Эренбург И.
Россия, конец XX - начало XXI - Акунин Б. * Альтов С. * Высоцкий В. * Гераскина Л. * Дементьев А. * Задорнов М. * Кунин В. * Мелихан К. * Окуджава Б. * Рождественский Р. * Сахаров А. * Снегов С. * Солженицын А. * Суворов В. * Тальков И. * Троепольский Г. * Успенский Э. * Филатов Л. * Черных В. * Шендерович В. * Щербакова Г.
Станюкович Константин Михайлович (1843-1903)
Цитаты - лист (1) (2) (3) 4
Биография >>
Цитаты из повести К.М. Станюковича "Вокруг света на "Коршуне", 1895
Скоро наверху показался адмирал и поднялся на мостик. Все ждали, что он прикажет сделать какое-нибудь учение, но он вместо того приказал снарядить баркас и два катера и велел отправить гардемаринов кататься под парусами. [...] Кошкин и Быков взяли по одному рифу у парусов, но Ашанин находил, что рифы еще рано брать, и понесся на своем катере впереди всех. Какое-то жуткое и вместе с тем приятное чувство охватило Володю, когда катер, накренившись, почти чертя бортом воду, летел по рейду под парусами, до места вытянутыми, хорошо вздувшимися, послушный воле Ашанина. [...] Он сделал большой галс, дал поворот оверштаг и несся к "Коршуну" далеко впереди двух своих товарищей.
- Смелый этот юноша! - отрывисто проговорил адмирал, любуясь катером Ашанина и обращаясь к стоявшему около капитану. - Только, того и гляди, перевернется... Рифы надо брать... Пора рифы брать. Ветер все свежеет... И чего он не берет рифов! - вдруг крикнул адмирал, словно бы ужаленный, и глаза его метали молнии, и лицо исказилось гневом. - Он с ума сошел, этот мальчишка! Набежит шквал, и его перевернет!
Еще минута-другая... и катер, совсем лежавший на боку и чертя бортом воду, пронесся под кормой. [...] Катер Ашанина несся дальше, и он, весь возбужденный, зорко смотрел по сторонам, сторожа порывы. [...] Адмирал не отрывал глаз от бинокля, направленного на катер, и нервно вздергивал и быстро двигал плечами. Положение катера беспокоило его. Ветер крепчал; того и гляди, при малейшей оплошности при повороте катер может перевернуться. [...] Катер лихо дал поворот и летел домой к корвету. И адмирал сердито и в то же время одобрительно проговорил:
- Этот сумасшедший мальчишка отлично управляется со шлюпкой.Через пять минут катер был у борта [...]
- Гардемарин Ашанин! пожалуйте сюда-с! - раздался окрик адмирала.
Ашанин быстрой походкой направился к мостику.
- Да бегом, бегом-с, когда вас зовет адмирал!.. - крикнул адмирал.
Ашанин благоразумно рысью взбежал на мостик и, приложив руку к козырьку фуражки, остановился перед адмиралом. Адмирал уже отходил. Во-первых, катер благополучно вернулся и, во-вторых, сам смелый, он любил смелость. Взглядывая на это раскрасневшееся, еще возбужденное лицо Ашанина, на эти еще блестевшие отвагой глаза, адмирал словно бы понял все те мотивы, которые заставили Ашанина не видать опасности, и не только не гневался, а, напротив, в своей душе лихого моряка одобрил Ашанина. Ведь и сам он в молодости разве не сумасшествовал точно так же и не выезжал в бурную погоду на маленькой шлюпке под парусами? Тем не менее он считал своим долгом в качестве адмирала "разнести" Ашанина и потому, напуская на себя строгий вид, проговорил:
- Скажите, пожалуйста, вы с ума, что ли, сошли? [...] Только сумасшедшие могут не брать рифов в такой ветер... Только безумные молодые люди! Разве вы не понимали, какой опасности подвергали и себя и, главное, людей, которые были под вашей командой?
Такая постановка обвинения очень задела Ашанина, и он с живостью ответил:
- Я не думал, ваше превосходительство, чтобы была опасность.
- Не думали?! Что ж, тогда, по-вашему, опасность? Когда бы вы в море очутились, а?
- Я, ваше превосходительство, как видите, не очутился в море! - проговорил Володя.
- А могли бы очутиться... если я вам говорю! - возвысил голос адмирал. - Могли бы-с! Налети только шквал, и были бы в воде... Слышите? [...] Я понимаю, что иногда нужно рисковать. Вот если бы на войне вас послали со шлюпкой или спасали бы погибающих и торопились на помощь... тогда я похвалил бы вас, а ведь вы просто катались... И... ни одного рифа!.. Небось, видно, приятно вам было, что катер на боку совсем? Приятно?
Но Ашанин, уже раз оборванный, счел благоразумнее не отвечать, что ему было очень приятно видеть катер на боку.
- Вперед прошу в такую погоду всегда рифы брать... Слышите?..
- Слушаю, ваше превосходительство.
- А затем я вам должен сказать, Ашанин, что вы хоть и сумасшедший молодой человек, а все-таки лихо управляете шлюпкой... Я любовался... да-с, хоть и сердился на вас...
"Коршун" входил на неприветный Дуйский рейд [...] Далеко от берега белелись в разных местах буруны, ходившие через гряды камней, которыми усеяна эта бухта, и на одной из таких гряд, с опущенными стеньгами и брам-стеньгами, значительно разгруженный, стоял бедный клипер "Забияка". Около него длинной вереницей копошились гребные суда, пробуя тщетно стянуть с каменьев плотно засевший клипер. [] Через четверть часа "Коршун" уж подал буксиры на "Забияку" и стал его тащить... [...] к вечеру "Забияка" тронулся, и через пять минут громкое "ура" раздалось в тишине бухты с обоих судов. [...] почти в этот самый момент на рейд входил корвет под адмиральским флагом на крюйс-брам-стеньге, а на грот-брам-стеньге были подняты позывные "Коршуна" и сигнал: "Адмирал изъявляет свое особенное удовольствие". [...] "Коршун" благополучно прибуксировал своего потерпевшего товарища в Гонконг, и клипер в тот же день был введен в док для осмотра и починки повреждений. [...] Хотя адмирал и успокаивал капитана, находя, что он нисколько не виноват в постигшем его несчастье, тем не менее капитан клипера переживал тяжелые минуты и сам просил о скорейшем назначении следствия. "Коршун" простоял в Гонконге несколько дней, пока работала следственная комиссия, назначенная адмиралом для расследования обстоятельств постановки клипера на каменья в порте Дуэ на Сахалине и степени виновности командира. [...] комиссия единогласно пришла к заключению, что командир клипера нисколько не виноват в постигшем его несчастье и не мог его предотвратить и что им были приняты все необходимые меры для спасения вверенного ему судна и людей. Вполне соглашаясь с заключением комиссии, адмирал послал все дело в Петербург вместе с донесением, в котором сообщал морскому министру о том, что командир клипера действовал как лихой моряк, и представлял его к награде за распорядительность и хладнокровное мужество, обнаруженные им в критические минуты. [...] В ближайшее воскресенье, когда, по обыкновению, Василий Федорович (капитан "Коршуна") был приглашен офицерами обедать в кают-компанию, многие из моряков спрашивали его: правда ли, что адмирал представил командира клипера к награде?
- Правда. Вчера я читал копию. Адмирал мне показывал. [...] Вас, как видно, удивляет это, господа? - заметил с улыбкой Василий Федорович.
- Признаться, и я изумлен! - проговорил старший офицер. - Положим, командир клипера вел себя во время крушения молодцом, но все-таки я не слыхал, чтобы капитанов, имевших несчастье разбить суда, представляли к наградам...
- А Корнев тем и замечателен, что поступает не так, как поступают люди рутины и укоренившихся предрассудков, и за то я особенно его уважаю! - горячо проговорил Василий Федорович. - Он не боится того, как посмотрят на его представление в Петербурге, и, поверьте, господа, настоит на своем. Он не похож на тех, кто в каждом несчастье, столь возможном на море, видит прежде всего вину... Он, как истинный моряк, сам много плававший, понимает и ценит отвагу, решительность и мужество и знает, что эти качества необходимы моряку. В нашем ремесле, господа, нужны, конечно, бдительность и осторожность, но только осторожность, не имеющая ничего общего с трусостью, которая всюду видит опасность. Есть еще и другая трусость и часто у моряков, отважных по натуре, это - трусость перед начальством, страх ответственности в случае какого-нибудь несчастья. Такие моряки могут и счастливо плавать, но они все-таки не моряки в истинном значении этого слова, и боевой адмирал на них не может рассчитывать. Они похожи на того адмирала давно прошедшего времени, который, услышав выстрелы в море, не пошел на них на помощь товарищу-адмиралу, так как не получил на то приказания раньше... а он был слепой исполнитель приказаний начальства и боялся ответственности.
- Что же, этого адмирала отдали под суд?
- Отдали...
- И обвинили?
- Нет, оправдали. Он ведь был формально прав. Но зато нравственно моряки его осудили, и он должен был сам выйти в отставку. [...] Вот все это и умеет отличать адмирал, так как он не рутинер и не формалист и любит до страсти морское дело. И в данном случае, представляя к награде капитана, хотя и попавшего в беду и едва не потерявшего вверенного ему судна, но показавшего себя в критические минуты на высоте положения, адмирал дает полезный урок флоту, указывая морякам, в чем истинный дух морского дела, и поддерживая этот дух нравственным одобрением таких хороших моряков, как командир клипера... А командиру не награда нужна, а именно уверенность, что он поступил так, как следовало поступить хорошему моряку... И поверьте, господа, что и впредь он будет таким же хорошим моряком. А отнесись к нему адмирал иначе, флот, пожалуй, лишился бы дельного и образованного капитана... [...] А ведь и я должен бы подвергнуться строжайшему выговору, господа... И, может быть, не только выговору, а и более серьезному наказанию, если бы начальником эскадры был не Корнев, а какой-нибудь педант и формалист. [...]
- А Корнев вместо того благодарил вас! - вставил старший офицер.
- Еще бы! Адмирал сам в том же повинен, в чем и Василий Федорович. Его тоже надо было бы отдать под суд! Он тоже дул полным ходом, спеша в Дуэ! - засмеялся Степан Ильич.
- За что же это вас следовало отдавать под суд, Василий Федорович? - с удивлением спрашивал доктор, решительно не понимавший, в чем мог провиниться командир "Коршуна".
- А разве вы забыли, доктор, как мы шли на Сахалин? - спросил капитан. - А помните, какой был туман тогда?
- В двух шагах ничего не было видно... Молоко какое-то! - заметил лейтенант Невзоров. - Жутко было стоять на вахте! - прибавил он.
- А мне, вы думаете, было весело? - улыбнулся капитан. - Могу вас уверить, господа, что не менее жутко, а, скорее, более, чем каждому из вас... Так вот, доктор, в такую-то погоду мы, как образно выражается почтенный Степан Ильич, жарили самым полным ходом [...] Так долго ли было до греха? [...] Правила предписывают в таком тумане идти самым тихим ходом... А я между тем шел самым полным... Как видите, полный состав преступления с известной точки зрения.
- Но мы спешили на помощь "Забияке"! - горячо заметил доктор.
- Положим, спешили, но ведь могло случиться и так, что вместо одного погибшего судна было бы два... Могло ведь случиться?
- Могло.
- И если стать на эту точку зрения, то я должен бы не спешить на помощь товарищу, а думать о собственном благополучии. Многие адмиралы одобрили бы такое благоразумие, тем более что и правила его предписывают... Но все вы, господа, конечно, поступили бы точно так, как и я, и наплевали бы на правила, а торопились бы на помощь бедствующему судну, не думая о том, что скажет начальство, хотя бы вы знали, что оно и отдаст вас под суд... [...] И Корнев, наверно, отдал бы под суд или, по меньшей мере, отрешил меня от командования, если бы я поступил по правилам, а не так, как велит совесть... Вот почему он благодарил меня вместо того, чтобы отдать под суд! Сам он тоже не по правилам спешил к Сахалину и тоже в густой туман бежал полным ходом... Так позвольте, господа, предложить тост за тех моряков и за тех людей, которые исполняют свой долг не за страх, а за совесть! - заключил капитан, поднимая бокал шампанского.
Вы должны за честь считать, что служите на "Коршуне"... Вполне исправное судно... Да-с. И быстро в дрейф лег "Коршун"... Отлично... Скорее, чем мы на "Витязе"... А мы копались! - продолжал адмирал, возвышая голос и, по-видимому, для того, чтобы эти слова услыхали и капитан, и старший офицер, и вахтенный мичман. - Видно, что на "Коршуне" понимают, почему для моряка должна быть дорога каждая секунда... Упади человек за борт, и каждая секунда - вопрос о жизни и смерти... Да-с, на "Коршуне" это понимают... По-ни-ма-ют! - почти крикнул на Ашанина адмирал, готовый, казалось, снова "заштормовать" при воспоминании о том, что адмиральский корвет лег в дрейф двадцатью секундами позже "Коршуна". (адмирал Иван Андреевич Корнев)
|
